Дочке моей Оксане посвящается
Я не ликвидатор. И никогда им не была. Но могла бы стать. В ту далекую теперь уже весну 1986 года многое поменялось местами в нашей жизни, рухнула десятилетиями лелеемая стабильность постбрежневского СССР, которой наша страна так гордилась. Атомный взрыв – явление страшное, но вполне физическое, в реалиях нашей, физической, Вселенной. Чернобыль разворотил не только энергоблок атомной электростанции, рухнул СССР, супердержава, которой прочили тысячелетнее будущее, но которая не прожила и столетия. Как, впрочем, и все супердержавы, начиная с империи Александра Македонского.
Одесса.
Май-июнь 1986 г.
Я – студентка последнего курса Одесского технологического института им. Ломоносова. Эмоции бьют через край. Наконец-то финиш!
Тот, кто учился в советском техническом вузе, меня поймет. Знания система дает фундаментальные, академический курс – один из лучших в мире, хотя и перегружен максимально, мозги к окончанию учебы закипают.
Лаконичное сообщение в прессе об аварии на четвертом атомном энергоблоке в Чернобыле проскакивает, нигде не зацепившись. Мало ли у нас техногенных катастроф! Где Одесса – и где Чернобыль!
Первые признаки, что не все так просто на этот раз, появляются немного позже. Неожиданно почти в два раза уплотняются сроки сдачи госэкзаменов и защиты диплома – нужно срочно для кого-то освободить студенческие общежития. Еще спустя неделю, когда срочно выгоняют на каникулы первый курс, становится ясно для кого.
Вместе с нами в студенческой столовой за отдельно накрытыми столами обедают женщины с детьми разного возраста. Обеды у них по студенческим меркам шикарные: хорошие мясо и рыба, свежие фрукты и овощи, сладости, фруктовые соки и даже (беспрецедентный случай в студенческой столовой!) красное столовое вино. Но наши неожиданные соседи относятся ко всему этому довольно безразлично, сидят с потухшими, хмурыми взглядами, дети плачут и жмутся к мамам.
Да и выглядят они среди яркой и жизнерадостной студенческой толпы, уже успевшей подзагореть на майских одесских пляжах, довольно непрезентабельно: кто-то в старом спортивном костюме или халате, тапочках или стоптанных кроссовках явно домашнего вида. Дети одеты примерно так же.
Моя подружка, долго и с удивлением разглядывающая эту толпу, выражает общее мнение: «Как будто людей разбудили ночью и закинули в машины кто в чем был». Студенты веселятся. В мае 1986 года в Украине эта мысль кажется до дикости смешной и нелепой. Если бы мы только знали, до какой степени наша Ленка была права! На все сто, как говорится.
Ассистентку Тамарочку с кафедры теоретической механики чернобыльцы, сидящие с детьми на скамейке в университетском дворике, раздражают: «Ну, раз уж судьба забросила в Одессу летом, шли бы купаться». Я мысленно стараюсь представить модницу Тамарочку в чужом городе, с ребенком на руках и в старом халате, который не на что сменить. Интересно, ей бы захотелось к морю, купаться?
Хотя, как потом выяснили японские ученые, Томка была не так уж и неправа. Морская вода существенно снижает уровень радиации в организме, подвергшемся жесткому облучению. Морские ванны для чернобыльцев были как раз кстати. Только вот никто не объяснил этого отчаявшимся людям, потерявшим за одно короткое мгновение ядерной вспышки так много: дом, работу, здоровье. Или даже жизнь – свою или близких.
Но вот на руках долгожданный диплом, и можно ехать домой. Наконец-то! Все остальное сразу отступает на второй план. Первой дозы чернобыльской радиации в моей судьбе больше уже не будет. И на некоторое время я получаю передышку.
Красноармейск, Донецкая область.
Июль-август 1986 г.
Учеба закончена, и домашняя обстановка возвращает в привычное жизненное русло. Перемены если и намечаются, то по большей части приятные. После окончания учебы мне обещают место заместителя главного механика, отпуск дают уже итээровский, и вместе с тем, что положено на дипломирование, у меня почти что летние каникулы. И настроение соответствующее.
Старшему сыну пять лет, и моя маленькая семья обещает стать на одного человека больше. Интересно, кто же будет на этот раз?..
Чернобыльская трагедия осталась где-то далеко в стороне, о ней очень мало пишут и говорят. А события, касающиеся апреля, носят какой-то странный и неопределенный характер.
Сыну неожиданно дают путевку в санаторий. Как часто болеющему ребенку. Но ведь сейчас лето и чувствует он себя вроде бы отлично. На шахтах формируют отряды специалистов (тогда они еще не назывались ликвидаторами) для отправки в Чернобыль. А разве наша пресса не писала, что Чернобыльская катастрофа практически ликвидирована и все под контролем?
И все в том же духе под палящим августовским солнцем. Точка после слова Чернобыль упорно превращается в многоточие, игнорируя попытки справиться с ней старыми, проверенными, совковыми методами.
Красноармейск, Донецкая область – Донецк.
Сентябрь-октябрь 1986 г.
Лето закончилось, и я приступаю к работе, уже в качестве заместителя главного механика предприятия. Работа несложная, в основном с документами, все мужики здесь работают давно, дело свое знают. Главный механик тоже мужик отличный. К шуточкам в свой адрес по поводу «женщина – и начальство над мужиками» я отношусь спокойно, особо командовать не стараюсь, и общий язык с мужским коллективом мы находим быстро и легко.
До декретного отпуска остается месяца три с небольшим, когда меня вызывают к главному инженеру. Наш «главный» – мужик компанейский, общительный и разговаривать с ним обычно легко и приятно. Но только не в этот раз. Он вздыхает, перекладывает с места на место бумажки на столе и наконец поднимает на меня глаза:
– Тут такое дело. Набирают группу специалистов-инженеров в Донецк, на курсы, для отправки в Чернобыль. Я сейчас очень занят, поэтому прошу поехать на курсы тебя.
Минуту мы молча смотрим друг другу в глаза и не выдерживаем, отводим взгляд оба. Видеть панический, животный ужас в глазах взрослого сильного мужика – невыносимо. Двум людям с высшим политехническим образованием не надо ничего объяснять друг другу про Чернобыль, радиацию, лучевую болезнь.
Сказки о том, что есть эффективная защита, можно глотать чернобыльскую пыль и уберечься от радиации – для солдат срочной службы, восемнадцатилетних мальчишек, вчерашних школьников. Нам обоим без слов понятно, почему еду я. Беременность еще не очень заметна, а когда дело дойдет до отправки в Чернобыль, беременную женщину никто никуда не пошлет. Наш дражайший главный инженер просто струсил. Дико, отчаянно, до истерики.
Ну да Бог ему судья.
…Донецк встречает мелким осенним дождиком и шумом большого города. А в остальном все не так уж плохо. Организация курсов ликвидаторов четкая, почти военная и идет строевым шагом и с песней. В нашей группе я – единственная женщина, и ребята относятся ко мне по-рыцарски, с учетом моего интересного положения. Пишут мне конспекты, бегают в кафе и магазинчики и наперебой предлагают развлекательную программу а-ля «Донецк вечерний вместо скучных лекций». Если бы еще не пожилой и нудный капитан, который читает нам лекции, а меня избрал мишенью для своих плоских острот на тему: «Ну, и как мы попали в армию?», все вообще было бы отлично. А насчет того, кто и как сюда попал, просто с трудом придерживаю язык, до того хочется ответить. К тому же честно.
Ну, да фиг с ним, курсы пролетают быстро, мальчики утаскивают кэпа в ресторан, и мы все получаем отличные оценки и похвальные отзывы. О, Господи! Ну неужели это проклятье братьев-славян отныне и довеку: молодые, здоровые – поспешная учеба в режиме «взлет-посадка» – и в пекло войны или атомного взрыва, или еще что-нибудь такое же веселенькое?
А я продолжаю ходить на работу, дотягиваю до декрета. В одно из посещений женской консультации на меня из открытой двери буквально выпадает подруга детства, жизнерадостная в общем-то деваха, в этот раз до нельзя зареванная.
– Тань, ты слышала, они говорят, что дети 1987 года не должны родиться. Они все будут больные, облученные, мы все должны соглашаться кто на аборт, кто на искусственные роды. Этих детей не должно быть.
Что за чушь?!?
Но кто предупрежден – то вооружен. Тигренок внутри меня весь подбирается, он готов к битве за жизнь. Я тоже.
Участковый гинеколог задает обычные вопросы и почти не слушает ответы, думает о чем-то своем. Потом вдруг спрашивает:
– Последнее место работы или учебы?
Хотя карточка лежит перед ней раскрытая. Наверное, у моего еще не родившегося ребенка сильный Ангел-хранитель, иначе почему я говорю то, о чем минуту назад даже не думала:
– Спецкурсы ликвидаторов для Чернобыля.
Врач вздрагивает от неожиданности, растерянно крутит ручку в руке, потом прощается кивком головы, ничего не сказав. Наверное, спорить с ликвидатором было не так-то просто уже тогда.
Люди, заглянувшие за грань бытия, всегда становятся мощной силой в обществе, даже если не стремятся к этому.
Красноармейск, Донецкая область.
Апрель 1987 г.
Апрель 1987 года – это только календарная весна. Снегу намело по подоконники, и морозы стоят абсолютно зимние. Люди и машины движутся по узким расчищенным дорожкам. Поэтому когда ночью начинаются роды, «скорой помощи» с трудом удается пробиться к нашему дому.
До больницы мы доехать не успеваем, и ребенок появляется на свет прямо в машине. Медики в ужасе. Все ждут воспаления легких, каких-то осложнений, но мы с дочкой здоровы.
И вот, наконец, я держу в руках свое синеглазое чудо, сама еще не веря в то, что все уже позади.
Все-таки я не железная леди, потому что слезы по щекам льются ручьем. Но это – слезы радости и надежды. Жизнь продолжается и после войны, и после атомного взрыва. Она такая хрупкая, и все же нет ее сильнее.
Из тьмы, из пекла, из холода и небытия – к свету, солнцу, жизни.
Храни ее и всех нас, Господи!
Татьяна Шибалова.
Январь 2012 г.