Жилой дом №150 по ул. Шота после боев 43-го года. Фото Красноармейского исторического музея
О попытке освобождения Красноармейска в феврале 43-го написано много. Пролить свет на события тех грозных дней старались историки, краеведы, члены поисковых общественных организаций, журналисты. В этом году к 70-летию кантемировского прорыва мы решили опубликовать реальные житейские истории, рассказанные очевидцами.
Чтобы поделиться воспоминаниями, Анатолий Дмитриевич Копцов приехал к нам из города Белицкого. Так сложилось, в Красноармейске он провел лишь неполные четыре года своей жизни – и пришлись они как раз на военное лихолетье.
Отец привез девятилетнего Толика с мамой и маленькой сестренкой в Красноармейск, чтобы спасти от немцев. Оставаться в родном селе Славгороде, что неподалеку от Синельниково, им было опасно – глава семейства был коммунистом. А потому, едва оправившись после ранения, он из госпиталя тут же поехал за женой и детьми. Собрали все самое необходимое – вещи, продукты, и в сентябре 1941-го приехали в Караковский поселок. Здесь в землянке на две комнаты жили мать и отчим жены с шестью детьми.
Глава семьи, уверенный, что до Красноармейска враг не дойдет, вернулся на фронт. А в октябре, когда лужи по утрам стали покрываться ледяной коркой, советские войска оставили город.
Наступило безвластие. Несколько дней длилась «грабиловка». Перепуганные горожане, не привыкшие делать запасы, растаскивали по домам все, что было в магазинах и на складах. Новая семья Толика тоже запасалась едой. Разжились зерном и мукой. А через несколько дней в город пришли фашисты – сначала итальянцы, потом немцы.
Продуктов семье хватило ненадолго – мудрено ли, одиннадцать человек нужно прокормить! Зимой стало совсем голодно, и мама решила, что пора перебираться на собственные хлеба – иначе дети просто погибнут. Нашла пустой дом на улице Розы Люксембург и в апреле 42-го с детворой переселилась в него. Там и прожили всю войну. Мама устроилась работать на мыловаренный завод. Иногда с работы приносила кусок мыла, а потом и сама освоила его производство в домашних условиях. Носила мыло на рынок, продавала, покупала еду.
«Мы жили на краю улицы – наш дом был вторым от дороги, – вспоминает Анатолий Дмитриевич. – Вдруг слышим среди ночи: стрельба, взрывы. Люди высыпали на улицу. Там, где сейчас Горбатый мост, был только переезд, и через него тянулась вереница немецких и итальянских солдат. Они шли толпой, а не маршем – кто в чем, некоторые даже в платках и без обуви, с санками и тележками. И вдруг с соседней улицы выскочила советская тридцатьчетверка! Народ закричал: ура, наши!»
Танк начал стрелять по убегающим фашистам, а потом завернул за сгоревшую мельницу, расположенную у железной дороги, и выстрелил по немецкому паровозу. Паровоз был подбит, и движение на железной дороге остановилось. Танк вернулся и продолжил преследовать немцев – стрелял из пушки, из пулеметов, давил гусеницами. Горожане бросились к пожиткам отступающих, надеясь отыскать какую-то еду, одежду, кусочек мыла.
Как только выстрелы и взрывы стихли, Толик побежал через железную дорогу к бабушке с дедом. Повсюду сновали танки, валялись трупы. Но его это не пугало – все чувства вытеснила радость: наши вернулись, войне конец!
Люди снова бросились к пакгаузам – большим продовольственным складам, расположенным по обе стороны железнодорожного вокзала. Кто на санках тащил мешок с крупой, кто волок разделанную свиную тушу. Толик тоже шел к родным не с пустыми руками. По дороге он нашел мешок с лекарствами и потащил его тетке – она работала фармацевтом и была способна оценить подарок. А потом вместе с Павлом, своим дядей и ровесником, побежал за продуктами. Ребят привлекла бочка искусственного меда: на вкус он был совсем как настоящий, а по цвету – белый. В тот же день в парке Горького Толик разжился мечтой любого мальчишки – настоящим взрослым велосипедом итальянского производства. Там, недалеко от немецкого кладбища, был велосипедный склад какого-то военного формирования. Подумав, он прихватил сразу две чудесных веломашины и ухитрился довезти их до дому по снегу.
Несколько дней было тихо. Советские танки пошли дальше, куда-то в сторону Запорожья. В городе остался гарнизон. Только у здания динзавода периодически стреляли. Там, в наполовину разрушенных цехах, засели немцы. Гражданских они не трогали, но по военным открывали огонь. Как наши ни пытались захватить здание, сделать это им так и не удалось.
На третий день кантемировского прорыва немцы начали бомбить город. Бомбили не просто так, а по системе: например, с утра – запад, в обед – центр, после обеда – восток. Штук десять самолетов выстраивались в кружок и по очереди сбрасывали бомбы.
Обычно во время таких налетов Толик с мамой и сестренкой успевали спрятаться. У соседей был большой, хорошо укрепленный погреб, и туда набивалось три-четыре семьи. Но однажды мальчик попал бод бомбежку, когда шел к дедушке с бабушкой.
«Я лег на снег и смотрел, куда летят бомбы, – вспоминает Анатолий Дмитриевич. – Лежу и думаю: эта точно не долетит, а вот эта может и достать. А самому так жутко!»
Особенно страшно было, когда бомбили «Юнкерсы». Пикируя, они издавали ужасный зловещий вой, выматывающий всю душу. Иногда сбрасывали такие же воющие бомбы.
Бомбардировка города шла дней семь-восемь. Больше всего бомбили железную дорогу. Горожане поняли, что нашим не удержать город, когда отрезанные советские части начали поджигать свои танки, оставшиеся без горючего.
Немцы вернулись. Доходили слухи о том, что в западной части города расстреливали целые семьи. Говорили, не было пощады тем, у кого находили продукты или вещи со складов. Ночью жители восточной окраины повыносили на улицу все, чем запаслись за неполные две недели освобождения. Изможденные оборванные люди тащили из своих потрепанных бомбежками домов продукты, вещи. Толик выкатил трофейные велосипеды…
Детвора всю войну не училась. В сорок втором году немцы открыли школу, месяца три Толик ходил на занятия – а потом почему-то перестал. Целыми днями ребята были предоставлены сами себе. Бегали по городу оборванные, в фуфайках с чужого плеча. Несколько раз Толик ездил на крыше вагона в Синельниково – проведать родных. Подобное было в порядке вещей.
Когда немцы вернулись, то свезли собранные после февральских боев советские боеприпасы и оружие в овощехранилища, расположенные у переезда. Все это добро, от которого у мальчишек блестели глаза, охранял лишь один человек. Пацанам ничего не стоило перебраться через забор и насобирать себе патронов, утащить понравившийся пистолет или автомат. В «войнушку» они играли настоящим боевым оружием. По-настоящему стреляли, взрывали патроны и мины. В итоге одному товарищу оторвало руку, другому – ногу, третьему разорвало живот. Беда не миновала и Толика. Во время очередных забав с оружием он был ранен в шею. Мамы не было дома, и соседи отправили мальчишку в больницу, которая тогда работала недалеко от вокзала.
Хирург, из советских пленных, понял все без объяснений: «Дострелялся?!» Врач извлек осколки, зашил рану, наложил повязку и отправил мальчишку домой.
«Мать пришла с работы, а я в хате в шапке сижу, чтоб она бинты не увидела. Мама спрашивает: «Ты чего шапку не снимаешь?» Как узнала, в чем дело, как начала бить – до посинения, живого места не осталось!»
В сентябре 43 года, когда город освобождали уже окончательно, мать увела Толика с сестренкой в колхоз за Новопавловкой. Когда немцев прогнали, они живыми и невредимыми вернулись в город. В 1945-м с фронта пришел отец, и сбылась мамина заветная мечта: все снова были вместе и стали жить в большом городе – переехали в Донецк.
Жизнь у Анатолия Дмитриевича сложилась. Вот только по-прежнему он держит в доме запас спичек, соли и мыла.
* * *
Александр Николаевич Пивнев пришел к нам в редакцию как раз в канун выхода газеты. Мужчина хотел рассказать о своей семье – в Великой Отечественной войне участвовали оба его деда, отец и дядя. И мы случайно выяснили, что февральские события – одна из важных страниц его биографии, – несмотря на то, что во время февральских боев Александру Николаевичу было всего три года.
В 30-е, спасаясь от голода, в Красноармейск из Славянки Межевского района перебрался его дед, Яков Исакович. Устроился работать на кирпичном заводе, построил дом и забрал к себе семью – трех дочерей и сына Ивана. Иван стал работать вместе с отцом. В его трудовой книжке осталось всего две записи – о том, что он принят на работу и что в 1939 году призван в ряды Красной Армии. В 1941-м Ивана не стало. Он скончался в далеком городе Гусь Хрустальный – от ран, полученных в бою.
Старшая из дочерей Якова Исаковича в то время была уже замужем. Когда ее мужа, машиниста паровоза Николая Пивнева, в 1941 году мобилизовали, женщина осталась одна с тремя малышами – годовалым Сашей, трехлетним Аликом и пятилетним Николаем. Во время бомбардировки в феврале 1943-го семья лишилась крова – их деревянный дом разлетелся, но, к счастью, никто не пострадал. Перебрались к дедушке, чей дом стоял недалеко от кирпичного завода. Вместе с ним жили две его другие дочери, бойкая Наталья и спокойная, красивая Маруся. Она-то и спасла семью от расстрела.
Когда немцы в феврале снова вернулись в город и прочесывали дома, зашли и к Якову Исаковичу. Помимо его семьи, в доме тогда были соседи, дедушка и 15-летний подросток Соловьевы. Немцы тут же вывели их во двор и расстреляли. А наряженные в девичью одежду внуки Якова Исаковича не привлекли внимания. Женщин и деда тоже не тронули – но погнали на площадь перед кирпичным заводом.
Туда уже согнали много людей, устанавливали пулемет. Молодой немецкий солдат шепнул Марусе: идите к коменданту. Семья, подхватив детей, пошла. Упали на колени перед толстым лысым человеком, и тот приказал солдату: «Выведи их из города, а то если сейчас тут отпустим, все равно кто-то встретит по дороге и расстреляет».
Захватив дома пожитки, семья сложила их на коляску и отправилась в Славянку к прабабушке. Солдат проводил их за город. Александр Николаевич на всю жизнь запомнил эту дорогу. Помнит, как рассердилась мама, которая никак не могла затащить коляску с ним и вещами на горку, а он отказывался идти самостоятельно – хотелось ехать. Как ночевали на снегу и как радовались, когда наконец добрались до села. А спустя несколько месяцев их, целых и невредимых, отыскал в Славянке отец.
Александру Пивневу (в центре нижнего ряда) в феврале 43-го было три года. Все женщины и дети, изображенные на этой фотографии, спаслись благодаря его тете Марусе (в верхнем ряду справа). Фото 1944 г.
Увы, далеко не все семейные истории имели счастливый конец. Число погибших в феврале 1943 года солдат и мирных жителей исчисляется несколькими тысячами. И наше дело – хранить память о тех страшных днях.
Альбина Дружбина, «Орбита плюс»